Правовой портал Программы Проекты Информация о закупках Видеохроника Аудиоматериалы Фотогалереи Библиотека союзного государства Конкурсы Викторины и тесты Интернет-приемная Вопрос-ответ Противодействие коррупции Архив Контакты
Наверх

К 100-летию начала Первой мировой войны

Элита и народность: дореволюционная системная ошибка и ее последствия

Существует феномен наследования определенных настроений и состояний. К сожалению, наследуется не только «добрая закваска», но и нечто противоположное. Вспоминая уроки Первой мировой, мы должны не только воздать должное геройству русского воина, подвиг которого долго замалчивался, но и извлечь уроки.

Существует феномен наследования определенных настроений и состояний. К сожалению, наследуется не только «добрая закваска», но и нечто противоположное. Вспоминая уроки Первой мировой, мы должны не только воздать должное геройству русского воина, подвиг которого долго замалчивался, но и извлечь уроки.

Важно понять трагические заблуждения политической элиты Империи, чтобы их порочное наследование наконец прекратилось. Речь идет о «петербургской болезни» отрыва правящей элиты от духа собственной народности, когда смешиваются понятия «свой» и «чужой», конечно, к ущербу для своего и родного.

К сожалению, царская элита так и не прочла «Записку» Карамзина 1811 г. Ее актуальность, впрочем, сегодня даже больше, чем тогда, перед наполеоновским нашествием.

Вспомним предостережения гения. Карамзин изрек: «Мы стали гражданами мира, но перестали быть, в некоторых случаях, гражданами России»; «Имя русского имеет ли теперь для нас ту силу неисповедимую, какую оно имело прежде?» И еще: «…дух народный составляет нравственное могущество государств, подобно физическому, нужное для их твердости».

Ясно, что эти определения не устарели, поскольку системный сбой Империи, произошедший в конце XVII в., не устранен до сих пор.

Записка о древней и новой России

Записка о древней и новой России

Говоря о Первой мировой, важно не упустить, что ее возникновение напрямую связано не только с германской агрессивностью, но и с противоестественной подражательностью имперских верхов. Вот свидетельство царского дипломата, Ю.Я. Соловьева. Он признавался, что «стал говорить по-французски раньше, чем по-русски», принадлежа к элите, сознательно установившей «французский стиль жизни».

Не случайно Достоевский говорил о «чужебесии» и «баден-баденстве» – нравственной болезни политического класса.

Дипломат Соловьев вспоминал, как в стремлении к союзу с Францией еще за десять с лишним лет перед войной была переступлена необходимая грань и нарушена мера. В 1892 г. шли гастроли француженки Сары Бернар, игравшей Жанну д’Арк в Михайловском театре Петербурга во французской драме. Пьеса шла на языке оригинала. Когда актриса с присущим ей мастерством произнесла ключевую фразу по-французски («И Франция возродится в последнем французе»), то публика, состоявшая из представителей знати, закипела несмолкаемыми аплодисментами, проливая слезы.

Все говорит о некоем тогдашнем «недоборе» национального настроения. Не случайно министром иностранных дел стал А.П. Извольский, англоман, мнивший себя либеральным лордом. Именно он и ему подобные сделали ставку на войну, мечтая втайне воспользоваться ею для отстранения от власти слабохарактерного, но законного царя.

Сфера внешней политики не принадлежала к ведению Столыпина, но он пытался убедить Извольского, что расчет на войну гибелен в условиях незавершившихся структурных преобразований Империи.

Незадолго до своей гибели Столыпин (в конце июля 1911 г.) предостерегал Извольского: «Вы знаете мой взгляд – нам нужен мир: война в ближайшие годы, особенно по непонятному для народа поводу, будет гибельна для России и династии». Печально, что своих пророков отечество плохо слушает, любя больше «наступать на родные грабли».

Отзывы же об Извольском весьма показательны. С.Е. Крыжановский вспоминал: «Напыщенный сноб <…> корчил из себя просвещенного европейца <…>. В действительности это был трафаретный дипломат, человек легковесный и неумный, далекий от преданности своему Государю, что и доказал после революции». В.И. Гурко вторил об Извольском как человеке, «давно утратившем» из-за жизни за границей «связь с Россией, совершенно ее не знавший, но зато прельщенный западными порядками». Этого подражателя и пытался убедить Столыпин перестать сочувствовать отвлеченно либеральному квазиевропейскому курсу. Столыпин стоял за национальный русский курс, допускающий только оборонительную «народную войну». Это видно из его писем.

А.П.Извольский

А.П.Извольский

Передовая отечественная мысль, начиная со времен Фонвизина, Карамзина и Пушкина, написала на своем знамени: «Да здравствует самобытность!» и «Долой подражательность!». Но сановный Петербург призывов Руси не слышал. Вот постоянно и привлекались на высшие государственные посты фигуры вроде Извольского, которому дали меткое прозвище «Чегоизвольский». Можно заключить, что Первая мировая война имеет своим истоком не только политико-экономическую подоплеку, связанную со столкновением интересов великих держав, но и определенную ментальную «закваску». Петербургскую элиту и династию подвел дефицит того, что в XIX в. называлось народностью. Это явное нравственное заболевание верхов, к сожалению, не только не преодолевалось в течение XIX в., но и усугублялось.

Поэтому, как наблюдал в 1918–1920 гг. митрополит Вениамин (Федченков), известный деятель Белого движения, иные простые люди из низов в период Гражданской войны говорили о большевиках: «Плохая власть, да наша».

Задолго до этого Пушкин, Чаадаев, Хомяков, Тютчев, Достоевский, Блок и представители их круга (славянофилы, почвенники, герои Серебряного века) били тревогу, стремясь донести до политического класса и царей ту истину, что нравственный отрыв верхов от народа с его особым характером чреват бедой.

Так, Пушкин в 1828 г. писал: «Беда стране, где раб и льстец /Одни приближены к престолу, / А небом избранный певец /Молчит, потупя очи долу». Пушкин понимал, что многие знатные люди «презирают народ», рабствуя перед престолом, льстя царю, но при изменении обстоятельств они готовы предать и продать его. К сожалению, верховная власть в течение XIX в. так и не самоопределилась, ориентируясь не на честных самобытников, а на «рабов и льстецов» типа Бенкендорфа и Корфа, а в пореформенное время – на деятелей вроде Валуева, Шувалова и Тимашева, которые совершенно «не чувствовали страны», в которой живут. Министр внутренних дел (немец по матери) Валуев недолюбливал русских, считая, что их языку недостает «смягчающего элемента цивилизации», характерного для европейских наречий.

Совсем не удивительно дневниковое замечание А.С. Суворина, сказавшего, что даже Александр III все «русского коня осаживал», а Николай II и вовсе «запряг клячу».

Не случайно Тютчев, проводивший при дворе агитацию в духе народности, писал жене и другим близким, что политический класс наполнен «кретинами», которые ведут политику великой страны не национальным, а изменническим курсом, итогом которого стала Крымская война. На Россию тогда надвинулся весь Запад при полном непонимании Николаем I ситуации. Престол убивал дух народности, не слушая предостережений таких просвещенно-свободных консерваторов, как св. Филарет Московский, Тютчев, Хомяков, кн. Вяземский.

Ярчайший пример – обстоятельства, связанные с разгромом русской армией венгерского восстания в 1849 г., что укрепило Австрийскую Империю, отвлекло Россию на чуждую ей внутреннюю борьбу Запада, в конечном счете, усилило германские державы.

Тютчев, Вяземский, Самарин, И.С. Аксаков говорили о беспрерывной политике «отречения» от своих интересов, предательства их «ради пользы и охраны интересов чужих». Итог известен. В разгар войны Тютчев писал жене (20.06.1855), что начальство даже в газетных бюллетенях о военных действиях не использует имеющихся данных для информационного подкрепления русских интересов. Так, в официальной газете, издававшейся по-французски («Journal de St.-Petersbourg»), ее редактор Мальцев решил было привести факты т. н. «пиратской войны», которую ведут англичане у русских берегов, но канцлер Нессельроде «заставил вычеркнуть это выражение как слишком оскорбительное». Тютчев делал вывод о начальственной «бессмыслице, ужасной и шутовской»: «И вот какие люди управляют судьбами России <…>, невозможно не предощутить переворота, который, как метлой, сметет всю эту ветошь и все это бесчестие». Но и после окончания войны качественного оздоровления в духе народности не наступило, русская элита продолжала копировать западные учреждения и моды. Зато исполнилось пророчество гения о будущем возмездии.

В дальнейшем число печальных пророчеств о назревавшей революции умножилось. Главным ее истоком был раскол правящей элиты на космополитическое большинство и подлинно народно-консервативное меньшинство. Именно меньшинство просвещенных самобытников карамзинско-пушкинской традиции пыталось научить верхи вести политику в духе народности.

Ничего не удалось. Недаром Тютчев писал гр. А. Блудовой, что власть в России «безбожна», а Хомяков говорил в том же духе о насущной русской альтернативе: «Для России возможна только одна задача: сделаться самым христианским из человеческих обществ». Это была рецепция известной мысли Пушкина о «греческом православии» как основе «русского характера». Официальная же Россия продолжала идти привычным ей путем западного секуляризма, который не мог не завершиться 1917 г.

Вот поразительный пример «обезсоления» политического класса. Случай с образами по воспоминаниям кн. Н.Д. Жевахова. Православному полковнику было видение св. Иоасафа Белгородского, повелевшего обнести фронт двумя чудотворными образами Богоматери. Офицер пытался донести священную волю до верхов, но над ним потешались, забыв о предостережении Апостола («Пророчества не уничижайте»). Наконец он пришел на заседание столичного Братства св. Иоасафа и донес повеление провести Крестный ход по фронту. Жевахов стал пробиваться к царю, но ему мешал… главный священник армии, который «ни в какую мистику» не верил. Жевахов делал вывод о безбожии правящей элиты христианской державы, что свидетельствовало о крайнем духовном повреждении России.

Н.Д.Жевахов

Н.Д.Жевахов

Не случайно он, как церковный человек, избрал эпиграфом книги Евангельское: Мне отмщение Аз воздам (Рим. 12, 19). Божье повеление обнести священными образами линию фронта так и не было выполнено (См.: Жевахов Н.Д. Воспоминания. М., 1993. С. 9–59 и далее). Если сравним позднейшее поведение Сталина во время Великой Отечественной войны, то увидим, что советского вождя было легче убедить совершить аналогичные священнодействия, чем прошлую «белую» элиту Империи. «Красный царь» выполнил подобную рекомендацию, донесенную ему Митрополитом православных Гор Ливанских.

В декабре 1916 г., т. е. перед самой революцией, московский градоначальник запретил консервативному православному Религиозно-философскому обществу публично помянуть добрым словом К.Н. Леонтьева в связи с 25-летием кончины философа. Очевидец, С.И. Фудель, писал, что властям даже такой честный защитник русских устоев, как Леонтьев, «казался подозрительным». Между тем общеизвестно, что он призывал петербургскую элиту помнить о православном призвании России и не совращаться на путь западного секуляризма. Петербург же никого не слушал. Тютчев еще в конце 1850-х гг. предрекал: верховная власть пользуется кредитом народного доверия; православные крестьяне верят в царя-батюшку, не зная о степени космополитизма верхов. Если власть не будет становиться ближе к народу и восстанавливать потерянное в XVII–XVIII вв. духовно-нравственное единство с ним, то быть беде, так как неоплаченный кредит потребуется возвратить.

Показательны дипломатические свидетельства. Уже упомянутый Соловьев, служивший в МИДе с середины 1890-х до 1917 г., отмечал многочисленные факты «отчужденности в отношении своей страны», которой страдали русские дипломаты. Дипломатический корпус был забит представителями остзейского дворянства, встречалась и семейственность. Так, в Риме начала XX в. первым секретарем был барон Корф, вторым граф Келлер, «из них второй был дядей первого…» Вот Дрезден того же времени. Соловьев пишет о «престарелом посланнике» России, бароне Врангеле: он, «конечно, вследствие своего балтийского происхождения, вполне сроднился с условиями немецкой жизни» (Воспоминания. С. 95–97). Читая это, вообще задаешься вопросом: а зачем нашей Империи были нужны отдельные посланники в бывших суверенных немецких государствах, вошедших в состав единого Германского рейха?

Щедрая страна Россия... А вот известный русский дипломат итальянец граф Кассини, служивший в разных странах, уволенный по старости в 1909 г. с поста русского посла в Испании. Ему было выделено единовременно 30 тыс. золотых рублей из царских средств. Будучи чужеземцем, Кассини остался на Западе, избрав для завершения жизни Париж. Соловьев отмечает: «С Россией он ничего общего не имел…» (С. 53).

Все это достаточно типично и характерно для всего предреволюционного века. Так, Вяземский в период назревания Крымской войны высказывал недовольство остзейцем Брунновым, русским послом в Англии. Он говорил, что не такому тщедушному деятелю, пасующему перед Пальмерстоном, надо бы представлять могучего русского царя и его державу.

Сказанное, очевидно, позволяет указать на важный исток войны и революции. Переворот произошел непосредственно перед возможной победой России. Верхи были расколоты, народ не ощутил войну «своей». Этим межеумочным положением сумели воспользоваться революционеры, провозгласившие «мир без аннексий и контрибуций», призвавшие к «превращению империалистической войны в гражданскую». Историк А.И. Уткин был прав, сказав, что «Россия вступила в войну, в которой у нее не было цели» (Экономические стратегии. 2010. № 8. С. 25). Не революционеры были первичными разрушителями исторической России, а ее начальство, не хотевшее слышать представителей русской культурной элиты, призывавшей к торжеству духа народности.

Достоевский перед смертью говорил о верхах, что те «нюхнули Европы», т. е. разучились понимать нужды своей уникальной страны – целой Вселенной, по образному сравнению Екатерины II, обрусевшей немки, лучше чувствовавшей Россию, чем русские англоманы и прочие подражатели дореволюционного периода.

Если еще можно извинить Александра Благословенного, не прислушавшегося к совету Кутузова не воевать с Наполеоном ради Германии в 1813 г., так как всем воспользуется Англия, то совсем нельзя понять деятелей типа Извольского и Милюкова, наивно рассчитывавших заменить законную верховную власть самими собою, идущими «аглицким путем». Крайне левые были правы, считая подобных глупцов «полезными идиотами», которые торят дорогу не сентиментальным либералам, а им, железным большевикам, сочетающим русское дерзновение с отказом от устоев, которые и породили наш уникальный народный характер. Большевики завершали тот этап петербургского периода, последышами которого они явились, доведя раскол между западничеством (марксова извода) и русизмом до последней крайности. И возникла дилемма: или Возрождение, или угасание того, что Пушкин назвал самостоянием. Типологически мы продолжаем пребывать в этом подвешенном состоянии, все еще не покончив с тем «воспитательным периодом», к завершению которого впервые с полным пониманием дела призвал Карамзин.

Актуальность рекомендаций русских гениев только усилилась в наши дни типологического повтора тех бед, от которых страна страдала в XIX – начале XX в. Видный дипломат Юлий Квицинский не так давно заметил: «Наша нынешняя дипломатия не умеет… продвигать наши национальные интересы. Мы не хотим ссориться, стремимся к тому, чтобы нас… считали за своих, чтобы нас не обижали. Если начинается обострение отношений, то это ужасно, надо скорее восстановить статус-кво.

Такие настроения сейчас есть. Они достаточно сильны и тем опасны». Политический писатель В.Т. Третьяков несколько лет назад вопрошал главу правительства, не надоели ли ему все умножающиеся упреки о «постоянном замалчивании “русского вопроса” и в неупотреблении самого слова “русский”» (Известия. 04.12.2008).

Вслушаемся же в эти здравые голоса. И тогда поймем, что истина, возглашенная св. Писанием, гласящая, что всяк человек должен «приложиться к народу своему», является вечным руководством к действию: «И скончался Авраам, и умер, и приложился к народу своему» (Быт. 25: 8). «Приложиться к народу своему» призван каждый, это значит быть своим для родного человека и родной земли, делать нужное для них (мысль Б.Г. Дверницкого). Тогда и Россия вновь заговорит своим голосом и будет жить для себя, а не для обеспечения чьей-то там «энергетической безопасности» или чего другого, также чуждого нам.

Сказанное совсем не равнозначно призыву забыть героев поминаемой нами войны. Наши воины почти добились победы.

Их предала петербургская элита, заговорщики, решившие воспользоваться войной для «перехвата власти». Надо хранить память о русском воине, воздвигать монументы, не различая между павшим смертью храбрых великим князем Олегом Кирилловичем и рядовым солдатом, русским и «другом степей калмыком». Следует понять и главный урок Первой мировой войны, который гласит, что раскол элиты, отрыв большой ее части от народа может привести страну к эпохальной катастрофе с долговременными отрицательными последствиями и их упорным «воспроизводством» в будущем.

Владимир Шульгин