После обескураживающего возвращения в ставшую родной Калугу Чижевский не падает духом. К сорвавшейся работе с нобелевским лауреатом Аррениусом он относится философски:

- Я не поехал за границу - и, может быть, к лучшему. Попав к Аррениусу, я мог бы увлечься каким-либо другим научным вопросом или этот другой вопрос мог быть мне поручен Аррениусом, а отказаться от него тоже было бы неудобно, и дело всей моей жизни - проблема воздуха - и до сих пор не была бы решена. Кто знает?

Безработный ученый (перед предполагаемой поездкой он уволился со всех работ) не готов ограничиться позицией инструктора литотдела. Он вновь начинает читать лекции в нескольких вузах и числится внештатным сотрудником института биологической физики и в ассоциации изобретателей. А в середине 20-х наконец находит себе работу, которая захватывает его воображение: в лаборатории по зоопсихологии великого российского артиста и дрессировщика Владимира Дурова. Тому совсем не чуждо было научное подкрепление своих талантов в обращении с животными.

Все идеи – Стране Советов!

Параллельно Чижевский продолжает работу в области ионизации воздуха. Ее поддерживает и сам Дуров. В ходе экспериментов ученый подтверждает свои прошлые выводы о положительном влиянии на животных отрицательно заряженных ионов.

Со временем ему становится тесно в рамках лаборатории зоопсихологии. Чижевский практически с детства привык к фундаментальности исследований, но в небольшом помещении на Божедомке (ее переименуют в улицу Дурова еще при жизни артиста) нет места: ведь там нужно проводить спектакли, да и самих животных надо где-то размещать.

Видя это, Дуров пишет письма видным западным ученым, которых просит обратить внимание на исследования Чижевского в области аэроионизации. Среди адресатов оказываются исследователь-полярник, лауреат Нобелевской премии мира Фритьоф Нансен и видный французский физик Арсен д’Арсонваль, который первым придумал лечить животных и людей электричеством. Это помогает: на работы советского ученого обращают внимание в Европе.

Об аэроионотерапии постепенно узнают во всем мире. Статьи Чижевского выходят во французских медицинских и научных изданиях, его исследованиями интересуются британские фтизиатры, а из США даже специально прилетает профессор Колумбийского университета. К тому времени уже становится ясно, что ионы воздуха помогают бороться с туберкулезом.

Неподдельное удивление на Западе вызвал отказ Чижевского продать лондонской Ассоциации по изготовлению медицинской аппаратуры патент на свое изобретение. Отказ – и последующая безвозмездная передача всех прав в полное распоряжение советского правительства:

«Я имею честь принести в дар открытие гуманного характера - метод борьбы за здоровье человека, способ защиты его жизни», - написал тогда ученый в своем письме в ЦК партии.

В ответ Совнарком выписывает ученому премию в 10 000 рублей.

Чижевский в годы работы в лаборатории зоопсихологии

Ионификация всей страны

В начале 30-х идеи Чижевского уже захватывают умы европейских ученых. Признание в Старом Свете влечет за собой и признание в СССР. На базе Академии сельхознаук открывается научно-исследовательская лаборатория ионификации. Чижевский становится ее директором. Открываются филиалы лаборатории в нескольких городах Советского Союза. Опытами молодого ученого восхищается весь научный свет страны.

Опыты на животных доказывают, что деионизированный воздух ведет к поражениям печени и сердца. А ионизированный – напротив – сокращает время заживления ран, активирует иммунитет и защитные функции организма. Больные с туберкулезом, язвенной болезнью желудка, сердечники не только чувствуют себя лучше, но и выздоравливают! Впервые высказывается идея ионификации всей страны.

Японские ученые применяют разработки Чижевского на практике и каждый день ионифицируют воздух в школах Саппоро перед началом занятий: число сезонных заболеваний – ангины, кори, скарлатины – сокращается. Эксперимент признают удачным.

Выражая недовольство разработками коллег, Чижевский создает собственный ионизатор воздуха. В народе его еще долго будут называть «люстрой Чижевского», и сложно было во всем Союзе отыскать семью, в которой хотя бы не слышали об этом изобретении!

Увы, выдающийся ум стал предметом зависти отдельных высокопоставленных советских ученых. Интриги внутри Академии наук СССР приводят к закрытию лаборатории Чижевского в 1936 году. Спустя несколько лет он получит пост ответственного за аэроионификацию самой амбициозной советской стройки – Дворца Советов! Но стройка закончится, едва начавшись…

Почти нобелевский лауреат

Все эти годы не забывает ученый и о первой своей страсти – гелиобиологии. Так Чижевский назвал науку, изучающую влияние Солнца на все живое на Земле.

«Обнаруживается замечательное соответствие между солнечными и земными феноменами. Поток электронов и протонов, вылетевший из жерла солнечного пятна и пролетающий мимо Земли, вызывает огромные возмущения во всем физическом и органическом мире планеты: вспыхивают огни полярных сияний, Землю охватывают магнитные бури, резко увеличивается число внезапных смертей, заболеваний, случаев сумасшествия, эпилептических припадков, несчастных случаев вследствие шока в нервной системе», - писал Чижевский в главном труде своей жизни «Земное эхо солнечных бурь».

Под таким названием и на русском языке она увидит свет только после смерти ученого, уже в 70-х. А в 1938-ом Чижевский публикует ее на французском, в Париже, по заказу крупного научного издательства.

Биограф ученого Виктор Ягодинский оценивает проведенную им работу, как колоссальную:

«Именно тогда выкристаллизовалась принципиальная концепция космического влияния (прежде всего со стороны Солнца) на разные оболочки Земли и на все уровни организации биосферы. В этой работе продемонстрирована универсальность солнечно-биологических отношений и показана необходимость всестороннего их изучения, в частности, в целях прогноза биологических процессов».

Еще одно важное положение этой работы – 11-летний периодичный цикл, который, правда, может быть сдвинут в зависимости от разных явлений. Солнечной активности Чижевский подчиняет практически все земные явления – от глобальных смертоносных эпидемий до миграции саранчи и брачных игр леммингов. Даже пики выявления новых случаев заболеваний малярией в Советском Союзе совпадали с пиками солнечной активности. Каждая его догадка подтверждена годами исследований и веками наблюдений других ученых.

В конце 30-х проходит I Международный конгресс по биологической физике и космической биологии. Чижевского избирают президентом, а в речах участников мелькает эпитет «Леонардо да Винчи XX века». Его работы отправляют в Нобелевский комитет, но… Мир охватывает новая мировая война.

Уже в 40-х ученый углубится в медицину и примется изучать структурно-морфологический состав крови. Делать он это будет в эвакуации на Северном Урале, а после войны – в Караганде, и позже – когда вернется уже в Москву. Чижевскому принадлежит фундаментальное открытие – влияние солнечной активности на кроветворение. Это объяснило многие, ранее считавшиеся необъяснимыми случаи инфарктов миокарда и инсультов мозга.

«Мы не имеем права складывать наше оружие»

- Космонавтам хорошо знакомы его работы, ведь космическая биология и космическая медицина помогают нам осваивать просторы Вселенной, - говорил об ученом советский летчик-космонавт Павел Попович.

Чижевский застал эпоху освоения космоса, но совсем чуть-чуть. К тому времени он занимался больше систематизацией сделанных открытий, собирал в единые сборники сотни написанных им в течение жизни стихотворений, доделывал многочисленные написанные им пейзажи...

Он умер в 1964 году в Москве, его последней работой были воспоминания о дружбе с Циолковским, с которым он поддерживал связь вплоть до самой смерти своего учителя и коллеги.

Александру Чижевскому всю жизнь не давало покоя, что его мысль опережает технические возможности его эпохи. Многие догадки ученого не подтверждены до сих пор: человечество просто не придумало пока, как это сделать. В одном из последних своих трудов родившийся на белорусской земле основатель гелиобиологии оставил научное завещание своим последователям:

«Арсеналы науки еще очень бедны, чтобы сразу же доставить нам необходимые орудия для уразумения явления природы. В то же время наука проторила узкие тропинки в дебри явлений окружающего нас мира, и по этим тропинкам следует идти вперед, не боясь того, что, может быть, на полпути нам придется повернуть обратно, увидя, что выбранный путь был неверен, или сойти с дороги и дальше двигаться ощупью по густой чаще неисследованных явлений.

Как бы ни были ошибочны наши пути, как бы ни были неверны наши гипотезы, мы не имеем права складывать наше оружие и в бессилии коснеть на одном месте. Из боязни ничего не узнать впереди мы не должны бросать исследование».