Под таким заголовком польская газета «Жечпосполита» публикует большую аналитическую статью известного журналиста Марека Магеровского, проливающую свет на некоторые проблемы, имеющие место в самом мощном на сегодняшний день сообществе государств.

Премьер Испании, отмечается в публикации, является, если можно так сказать, образцовым европейцем. А также амбициозным политиком с головой, полной идей. В дополнение ко всему он не сторонится телевизионных камер и блицев.

Испания формально председательствует в ЕС с 1 января, но Хосе Луис Родригез Сапатеро – уже нет. Правительство в Мадриде не протяжении первых шести месяцев 2010 года будет определять приоритеты, выдвигать постулаты, организовывать встречи, но сам глава правительства может самое большое поприветствовать гостей, прибывающих на саммит и позаботиться, чтобы на столах хватало хрустящих палочек и минеральной воды. Лиссабонский договор привел к тому, что Сапатеро должен был уступить место Герману Ван Ромпею, первому постоянному председателю Совета Евросоюза. Главе испанских социалистов сильно не повезло, потому что на его шкуре тестируется новое распределение ролей в учреждениях Евросоюза. И это тестирование болезненное.

Уже в первую неделю президентства Сапатеро хотел продемонстрировать свое ангажирование в европейскую интеграцию. Много говорил о «Стратегии 2020» – новом, многообещающем проекте, который должен принести всем европейцам еще большее благосостояние и содействовать тому, что Европа будет более динамичной и конкурентоспособной, чем США и Китай. Он предложил наказывать страны, которые не отвечают критериям стратегии и не будут, например, выделять достаточные суммы на зеленую энергию или социальное страхование.

Скорее всего, Сапатеро твердо решил для себя, что четкое предложение «дергать за вожжи» встретится с заинтересованностью, по крайней мере, самых крупных игроков в ЕС.

Просчитался. Сказал одно лишнее предложение – и столкнулся с реалиями политики Евросоюза. Эти реалии он, как революционер с горячей кровью, хотел бы действительно изменить, но, к сожалению, он борется не в своей весовой категории.

Сапатеро сразу же наткнулся на серию очень неодобрительных комментариев, в основном в англо-саксонской прессе, а также из уст министра экономики ФРГ Райнера Брюдерле, который признал его предложения «не слишком резонными».

Однако наиболее интригующим был редакционный комментарий в газете «Франкфуртер Альгемайне Цайтунг», анонсы которой, особенно касающиеся международной политики, слишком часто совпадают с позицией немецкого правительства. «Они (санкции, предложенные Сапатеро) явились бы грубым вмешательством в суверенность принятия решений национальными правительствами, в право конструирования собственного бюджета. Такое предложение могло бы исходить только из страны, которая формулировку «интервенция из Брюсселя» понимает как благословение, а не угрозу. Ведь в последние 20 лет Испания, как никакая другая страна ЕС, черпала пригоршнями из различных фондов ЕС». «Франкфуртер Альгемайне Цайтунг» пошла дальше, чем Брюдерле, и назвала план Сапатеро попросту абсурдным.

Этот комментарий можно выразить в двух предложениях: «Господин Сапатеро, не Вы здесь правите. Руки прочь от Германии и от немецкой кассы».

Три дня спустя испанский премьер начал оправдываться, что вовсе не намеревался вводить штрафы, что журналисты плохо его поняли. И что, собственно, вопрос уже снят. Довольно грустное и обескураживающее начало испанского президентства.

А что делал в это время Герман ван Ромпей? Есть ли у него какое-либо мнение на тему санкций по отношению к государствам-канительщикам?

Суверенность… национальные правительства…резкое вмешательство из Брюсселя… Мы уже слышали такие лозунги, читали там и тут подобные еврофобные фразы. Ведь это язык евроскептиков, националистов, консерваторов, стремящихся уничтожить нашу общую мечту об объединенной и сильной Европе. Риторика братьев Качиньских, Вацлава Клауса и Дэвида Камерона, использованная в прошлом году часто и густо заядлыми врагами лиссабонского договора. Почему же мы находим ее в серьезной, проевропейской немецкой газете? Возможно, это связано с вопросом, кто правит сегодня в Европе?

В контексте описанных выше перипетий Хосе Луиза Сапатеро, ответ представляется ясным: главным разыгрывающим является Германия. Самый большой плательщик нетто в союзный бюджет, который вытаскивает из пучины Польшу, Португалию, Болгарию и несколько других стран, требующих по отношению к себе лучшего обращения. Германия ожесточенно боролась за лиссабонский договор, потому что он дает ей наконец-то политическую силу, полагающуюся самому крупному и самому богатому государству Евросоюза. Ограничение до минимума пространства, в котором ЕС единогласно принимает решения, создает ей огромное поле для маневра. Она уже не обязана оглядываться на гримасы британцев, а при благоприятных обстоятельствах может даже позволить себе открытый конфликт с Францией при условии, что будет в состоянии сконструировать соответствующую коалицию. Но союзы ведь завязываются намного легче, когда в руках имеется морковка.

Возможно, поэтому Германия с возмущением отреагировала на предложения Сапатеро. Потому что рядом с немецкой морковкой появился бы солидный брюссельский кий, который представлял бы собой противовес влиянию Берлина. Мало того, этот кий мог бы ударить по самой Германии, если бы оказалось, что правительство канцлера Меркель должно предназначить, допустим, несколько миллиардов евро на борьбу с дискриминацией зарплат для женщин.

Достаточно было один раз топнуть ногой, чтобы план Сапатеро рассыпался в воздухе, что говорит о необыкновенной увещевательной силе германского ведомства экономики.

Германия является страной прагматичной, ведущей нормальную, последовательную и очень эффективную международную политику, главной целью которой является защита немецких экономических интересов в мире.

Если с этой политики содрать слой союзного новояза и посмотреть холодным взглядом, оказалось бы, что действия Берлина не имеют много общего с мифическими «общими союзными ценностями», зато довольно много – с инвестициями немецких концернов.

Канцлер Ангела Меркель мастерски овладела искусством лавирования между деланной заботой о судьбе Европейского Союза и истинной озабоченностью будущим «Фольксвагена» или «Байера». Вопрос газопровода «Северный поток» по сути никогда не был предметом общеевропейских дебатов, хотя строящие его концерны, а также правительства Германии и России многократно подчеркивали, что это инвестиция самая что ни есть европейская.

Интересы «Сименса», производящего поезда для скоростной железной дороги «Москва-Петербург» важнее, чем какие-либо инфраструктурные проекты в рамках ЕС. А судьба «Опеля» более существенна, чем судьба польских судоверфей, которые на беду можно было признать частью европейской судостроительной промышленности. Борьба с климатическими изменениями? Очень благородная цель, но когда Еврокомиссия захотела снизить лимиты эмиссии выхлопных газов для вновь производимых автомобилей, то именно немецкое правительство борется за то, чтобы ограничения не пошатнули кондицию отечественной автомобилестроительной промышленности.

Международная политика западного соседа Польши отличается здравым прагматизмом. И отсюда такое сильное ангажирование канцлера Ангели Меркель в форсирование лиссабонского договора. Его ввод в действие можно сравнить с получением многомиллиардного контракта для компании «Германия А.О.».

Ближайшие партнеры Германии в ЕС, французы, поступают таким же циничным, хотя несколько менее деликатным образом. В последнее время самым большим их вкладом в будущее Европы (и одним из самых вредных) было удаление из лиссабонского договора формулировки о свободном рынке и не стесненной конкуренции.

Французы никогда не нажимали бы так сильно на создание совместной европейской оборонной политики, если бы не были совладельцами «Аэробуса» и не производили истребителей «Рафаль». Никогда не ангажировались бы с такой силой в борьбу с эмиссией СО₂, если бы не могли заработать на продаже своих атомных реакторов (не исключено, что они попадут также в Польшу), и никогда не заботились бы так сильно о механизмах контроля европейских банков и фондов, если бы не намеревались допечь Лондону и не хотели создать крупный финансовый центр в Париже. Французы ведут также собственную (по крайней мере, не союзную) политику по отношению к Москве, делая иногда изумительные шаги: через год после введения российских войск в Южную Осетию и Абхазию решили продать россиянам большой вертолетоносец класса «Мистраль», который, возможно, будет патрулировать…черноморское побережье Грузии.

В такой ситуации не избежать дипломатических конфликтов даже между друзьями. Чарли Грант, один из наиболее дотошных наблюдателей политической жизни Евросоюза, написал в одном из эссе: «В 2007 году Ангела Меркель встретилась с Далай-Ламой, и тогда правительство в Пекине начало дискриминировать немецкие фирмы (инвестирующие в Китае). Однако не было слышно выражений солидарности со стороны Великобритании или Франции, которые воспользовались случаем, вошли в рыночную нишу и установили более тесные отношения с коммунистическим Китаем.

Через год с Далай-Ламой встретился Николя Саркози, и ситуация повторилась: китайцы были возмущены, а французского президента никто не поддержал. Если бы европейцы были в состоянии установить общие принципы поддержания отношений с предводителем тибетцев, их позиция в отношениях с Пекином была бы намного сильнее».

Сегодня Европейский Союз создает собственную дипломатическую службу и должен разговаривать одним голосом. Похоже на то, что общие принципы, касающиеся отношений с Тибетом, будут заключаться в том, что с Далай-Ламой уже никто не встретится.

Казалось бы, что вопрос ясен: правительство Германии и Франции, в меньшей степени также Италия, используют ЕС как орудие построения своей позиции в самой Европе и на глобальной арене. Раздают карты и принимают ключевые для старого континента решения. Вместе с созданием корпуса союзных дипломатов роль этих стран еще больше возрастет.

Герман ван Ромпей летал в Афины, чтобы разговаривать на тему финансового кризиса с греческим премьером. Но не Ромпей будет решать, должен ли и как помогать Греции Евросоюз. Олли Рен, новый комиссар по экономическим и валютным вопросам, хочет, чтобы ЕС учредило должность высокого представителя по экономическим вопросам. Но достаточно один раз топнуть ногой, чтобы он быстро забыл об этом предложении. Хоакин Альмуния, комиссар по вопросам конкуренции, убеждал евродепутатов, что все страны-члены ЕС будет рассматривать на равных, без предубеждений и привилегий. Известно, что такого не произойдет. Жозе Мануэль Баррозо остался на должности руководителя Еврокомиссии, потому что на это любезно согласились Франция и Германия. Герман ван Ромпей стал «президентом» ЕС, потому что этого хотели Берлин и Париж. А окончательная форма надзора над финансовыми рынками будет зависеть от воли канцлера Меркель и президента Саркози.

Несмотря на повторяющийся скрежет, Франция и Германия остаются мотором ЕС и одновременно управляют этим автобусом, заменяя друг друга время от времени за рулем. Означает ли это, что так будет всегда? Германия и Франция руководят сегодня Евросоюзом, в частности, и потому, что в последние несколько декад имели сильных и зачастую бескомпромиссных руководителей, которые умели навязать свое мнение и свое видение Европы другим: Гельмута Коля, Франсуа Миттерана, Герхарда Шрёдера, Жака Ширака, Ангелу Меркель, Николя Саркози.

Брюссель, как третий центр власти в Европе, выполнял до сих пор только вспомогательную функцию, вроде большого регулятора, который должен быть на страже соблюдения права – в основном экономического – и плавно вводить реформы, придуманные в Париже и Берлине. Однако в будущем позиция двух самых сильных государств ЕС может измениться. Прежде всего потому, что уровень жизни в странах Евросоюза будет постепенно выравниваться, бюджет ЕС будет неумолимо уменьшаться и через 20 лет аргумент о щедрости Германии и скандальном отсутствии признательности по отношению к Берлину со стороны Испании или Польши может стать анахроничным.

Роль Германии, как финансовой опоры ЕС, уже не будет такой очевидной. Во-вторых, Брюссель постепенно превращается в еврократический двор, в котором бывшие и настоящие комиссары, бывшие и настоящие евродепутаты, бывшие премьеры и министры обмениваются портфелями, занимают должности «мудрецов» и более-менее формальных советников, а в конечном итоге находят работу в различных «мозговых центрах» и организациях лоббистов. Однако все время крутятся вокруг того же союзного ядра, потому что Брюссель дает им заработки, различные привилегии и авторитет настоящего европейца.

Не получают они только одного – реальной власти. Но по мере того, как эта скорлупа еврократии будет становиться все более твердой, политики типа Баррозо, Альмунии, Руна, Жана-Клода Юнкера, Марио Монти, Вивиана Рединга, Фелипе Гонсалеса будут все чаще смотреть с раздражением на влияние Германии и Франции, все живее будут стараться отрезать от союзного пирога как можно больше власти для себя. Именно поэтому, между прочим, Берлин и Париж вырубили кандидатуру Тони Блэра на должность председателя Совета Союза, так как еврократия могла получить в его лице настоящего лидера, на равных разговаривающего с Меркель и Саркози.

Нынешний «президент» ЕС Герман ван Ромпей является политическим карликом по сравнению с руководителями Германии и Франции. Представим себе, однако, что во главе ЕС стоит Блэр, канцлером Германии является нынешний глава оппозиционной СПГ Зигмар Габриэль, а президентом Франции – социалистка Мартин Обри. В такой конфигурации структура сил изменилась бы кардинально – хотя бы из-за харизмы бывшего премьера Великобритании.

Какая Европа предпочтительнее для поляков, задается вопросом автор статьи. Лучше ли жить в двойной действительности, повторяя лозунги о союзной солидарности, а одновременно согласиться с фактом, что Берлин и Париж задают тон ЕС и ведут независимую международную политику? Или скорее целиком поддаться воли Европейской комиссии и легиону брюссельских чиновников? Не избираемых, не отзываемых и освобожденных от какого-либо демократического контроля. «Последний вопрос вовсе не является выражением отчаяния», – завершает автор свою публикацию.