Своей веры Валентин Всеволодович не скрывал никогда, ни в гимгназии, ни в пору студенчества, ни будучи уже известным профессором. Священнический сан он принял в 1921 году в Ташкенте, где руководил кафедрой оперативной хирургии. Уже на следующий день после рукоположения он пришёл на лекцию в чёрной рясе и с большим крестом. Почти все студенты и преподаватели встретили такое облачение профессора, как вражеский выпад. Одна из его любимых учениц заявила:

- Я неверующая, и что бы вы там не выдумывали, я буду называть вас только по имени-отчеству. Никакого отца Валентина для меня не существует.

В ответ профессор лишь снисходительно улыбнулся.

На одном из многочисленных допросов, через которые пришлось пройти хирургу-епископу, следователь спросил его:

— Так кто же вы — друг наш или враг наш?

— И друг ваш и враг ваш, если бы я не был христианином, то, вероятно, стал бы коммунистом. Я тоже полагаю, что власть рабочих есть самая лучшая и справедливая форма власти. Но вы воздвигли гонение на христианство, и потому, конечно, я не друг ваш.

Гордость и смирение

Всякую свою операцию главный врач городской больницы и председатель Союза врачей Туркменистана Войно-Ясенецкий начинал с того что молился на висевшую в углу икону, крестился, крестил ассистентов и больного и рисовал йодом крест на месте, где должен был провести первый разрез. Один из пациентов попросил:

— Доктор, меня крестить не надо, я мусульманин.

Профессор дочитал молитву и повернулся к лежавшему на операционном столе лысому пациенту:

— Хоть религии разные, а Бог один. Под Богом все едины.

Икону в операционной Войно-Ясенецкий повесил еще до того, как принял священство. Однако внимание на неё начальство обратило лишь спустя несколько лет, когда его уже подстригли в монахи под именем апостола-целителя Луки и посвятили в епископы Ташкентской епархии. Более того, он даже уже успел отбыть первую из трёх своих ссылок. Очередная комиссия потребовала убрать предмет религиозного культа из госучреждения.

— Если вы уберёте икону, я откажусь оперировать. Я не буду работать в помещении, где не нашлось место образу Господню.

— Это будет уже сабботаж, товарищ профессор, - усмехнулся председатель комиссии, красный комиссар Гельфгот. - А саботаж по революционным законам карается расстрелом.

— Расстреливать – ваша работа, и тут вам помогает сатана. Я лечу, и мне помогает Бог. Там, где вершат кощунство над иконой я работать отказываюсь.

На следующий день профессор и правда не вышел на работу. Не вышел и на следующий. Дело явно шло к аресту. Чтобы этого не произошло друг и коллега профессора Моисей Слоним обратился напрямую к председателю Среднеазиатского бюро ЦК РКПб Исааку Зеленскому:

— Товарищ Зеленский, поймите, если будет арестован выдающийся хирург, ученый и педагог Войно-Ясенецкий, ущерб от этого понесет прежде всего рабоче-крестьянская республика, ее медицина и наука. Но без иконы он на работу не выйдет. Уверяю вас, я его принципиальность знаю.

— Моисей Ильич, дорогой мой, я это всё понимаю. Но и вы нас поймите. Совершенно нетерпимо, чтобы советский хирург превращал операционную не то в православную часовню, не то в молельный дом старообрядцев. Сделаем так. С арестом мы повременим, но уж со своим профессором вы сами разберитесь. Найдите выход из вашего хирургического кризиса. Может вам стоит связаться с его начальством? Я имею в виду – по религиозной линии.

Совет коммуниста показался дельным, и уже на следующий день делегация из трёх врачей отправилась к Митрополиту Ташкентскому и Туркестанскому Архиепископу Никандру. Выслушав посетителей, он неодобрительно покачал головой и велел позвать к себе «бунтаря».

— Дошла до меня, Ваше Преосвященство, весть, что овладела вами гордыня. Что вы пренебрегаете дарованным вам Господом Богом талантом и отказываетесь оперировать больных и немощных. Так ли это?

— И так, Владыка, и не так. Я действительно перестал заходить в операционную. Но произошло это не по моей вине и не из гордости. Это случилось по вине нашего комиссара здравоохранения Гельфгота, в которого вселился бес. Он учинил кощунство над иконой. Приказал вынести её из больницы.

Митрополит вздохнул:

— Гордыня это, брат мой во Христе, гордыня. Великий грех ты совершаешь, ибо даже Господь наш Иисус Христос претерпел с кротостью и смирением ещё не такие надругательства со стороны нечестивых. Не здоровый нуждается во враче, но больной, так сказано в Евангелие. Ты же пытаешься сойти с пути, уготованного тебе Господом.

Никандор еще долго вразумлял подчинённого и закончил своё наставление так:

— Благословляю тя, отче, на подвиг смирения; иди и твори помощь страждущим, несмотря на надругательства и хулу нечестивых.

На следующий день хирург Войно-Ясенецкий вышел на работу и приступил к операциям, будто нескольких дней иконоборческой забастовки не было.

Наука и религия

Хирург всегда мечтал, чтобы на титульном листе главного его медицинского труда – монографии «Очерки гнойной хирургии» (за которую ему впоследствии и дали сталинскую премию) авторство было обозначено как «Архиепископ Лука». Отправляя её в печать он просил об этом особо. Разумеется, сделано это не было. Не помогло и обращение к Наркому просвещения Луначарскому, который ответил решительным отказом. В конце 1923 года профессор отправил в немецкий медицинский журнал большую статью, подписанную Bichof Lucka (Епископ Лука). Однако немцы не поверили, что автором является священнослужитель и посчитали, что Бишов – фамилия, ошибочно поставленная в начало. «Ошибка» была исправлена, и автором статьи стал Lucka Bichof

Материя и сознание

В случае с Архиепископом Лукой очень сложно определить, что можно назвать чудом, а что – результатом работы талантливого врача. Хотя возможно, талант хирурга как раз и был тем большим чудом, которое в его лице было явлено человечеству.

Известный советский терапевт и гематолог Иосиф Кассирский, знавший профессора Войно-Ясенецкого еще со времён Ташкентского университета, в последний раз встретился с ним в Москве в 1944 году. Архиепископ приехал в столицу из Тамбова, где руководил военным госпиталем и Тамбовской епархией, на очередное церковное совещание в патриархии.

В номере гостиницы «Москва» почти ничто не напоминало о Войне, которая шла уже третий год. Два профессора, один – в гражданском сером костюме – другой – в просторной рясе и с крестом на груди сидели друг напротив друга и пили чай с баранками.

— Завидую я вам, - улыбнулся гостю Архиепископ, - вы можете заниматься только медициной, а у меня рядом с нею дела духовные. Со мною говорили об избрании в Академию медицинских наук, но поставили условием прекратить церковную деятельность. Не могу это сделать.

— Я думаю, Валентин Феликсович, Академия пошла бы вам навстречу, если бы вы пообещали приходить на заседания, на конференции, симпозиумы и прочие гражданские мероприятия не в церковном облачении, а в гражданском костюме. Тем более, насколько я знаю, церковные правила этого не запрещают. Вон, говорят, что Патриарх Грузинский Каллистрат на встречу со Сталиным пришёл в светском.

— Ну да, и бывший его сокурсник по Тифлисской семинарии Иосиф Джугашвили правильно ему сказал: «Бога не боишься, а меня боишься».

— Вы, значит, Бога больше боитесь?

— Нет, я просто Сталина не боюсь. И никого не боюсь. Раньше не боялся, а уж сейчас и подавно. И рясу с меня можно только вместе с кожей снять. Одного я боюсь, что не успею или не смогу сделать всего того, на что меня Бог управит. Хотя в этом мне Господь всегда помогает. Взять, хотя бы, недавний случай. Вы же помните моего младшенького сына Валентина. Вы знаете, он в Намангане, где работал, заболел сыпным тифом. Семнадцать дней длилась болезнь, и почти с самого начала он потерял сознание, очевидно, развился тяжёлый энцефалит. И вот, как не быть верующим, как не верить во всемогущество воли божьей. Последние критические дни были совсем тяжёлые, положение безнадёжное — температура больше сорока, сердце отказывало, кровяное давление упало до очень низких цифр. Лена, дочь, дала мне телеграмму... И чем я мог помочь, находясь за тысячи километров? Я молился. Просил и святейшего патриарха молиться за выздоровление Валентина — и, представьте, о чудо — вдруг на 17-й день наступил кризис (в медицинской терминологии «кризис» - изменение течения болезни, обычно – к лучшему, - В.Ч.), и Валентин стал выздоравливать.

Профессор Кассирский вежливо промолчал. На самом деле, он совсем недавно разговаривал с Валентином Валентиновичем и тот рассказал ему свою версию своего «чудесного исцеления». По словам младшего сына Владыки, в часы, когда артериального давление упало до критического уровня, Лена нашла дома припрятанные ампулы строфантина и ввела его больному. Это Валентина и спасло. Сказать об этом профессору казалось бестактным. Кроме того, он прекрасно понимал, как ему ответит Архиепископ: «Ну, что же, тем более, Господь Бог внял нашим молитвам и помог найти строфантин». Однако Лука словно бы сам услышал мысли старого товарища, и ответил на них:

— Поймите, Иосиф Абрамович, верующие никогда не отрицают материальных фактов, но считают, что ими руководит высшее начало — всемогущий бог, и само материальное переходит в дух, а дух — в материальное. Вот почему тело бессмертно.

— Позвольте вам возразить. Я полагаю, что человек смертен и его тело умирает. Бессмертие возможно, но лишь в сотворённых им делах, в его духовном наследстве. Это духовное наследство рождает материальные ценности, но дух, душа где-то в загробном мире не может переходить в тело и оживлять его. В иное бессмертие я не верю...

Профессор-священник выслушал коллегу спокойно, лишь последние слова его опечалили. Он опустил глаза и тихо сказал:

— Отложим спор, тем более я утомлён, а убедить в нескольких словах трудно. Может быть, я буду иметь возможность дать всем моим друзьям почитать своё сочинение «О духе, душе и теле». Внимательное изучение его многое разъяснит. Я только хочу привести вам пример того, как едины дух и тело. Мне, как вы знаете, много пришлось претерпеть. Однажды там, за Полярным кругом, нас свели в одно небольшое помещение — должно быть, человек сто... О том, чтобы лечь, не могло быть и речи. Мы стояли много часов впритык друг к другу. И знаете, многие падали и умирали. А я обратился к вере Божьей, и она меня спасла... Выдержал.

Валерий ЧУМАКОВ

К СВЕДЕНИЮ

Архиепископ Лука (в миру Валентин Феликсович Войно-Ясенецкий)

Родился в 1877 году в Керчи

В 1904 году окончил медицинский факультет Киевского университета

С 1904 года – заведующий хирургическим отделением эвакуационного госпиталя (Чита)

С 1905 по 1908 год – земской врач в Симбирской, затем – в Курской губернии

1908 год – экстернатура Московского Императорского университета

1909-1917 годы – главный врач нескольких клиник в Переславле-Залесском

С 1916 года – доктор медицинских наук

1917-1923 годы – главный врач Ташкентской больницы, руководитель кафедры хирургии Ташкентского университета

В 1921 году рукоположен в чин протоиерея. В 1923 – тайно пострижен в монашество с именем Лука, после чего возведён в сан Епископа Ташкентского.

1923 – 1925 годы – первая ссылка в Туруханский край

1929 – 1934 – вторая ссылка в Архангельскую область

1937 – 1941 – третья ссылка в Красноярский край

С 1941 – главный хирург Красноярского эвакгоспиталя

С 1942 - Архиепископ Красноярский. а с 1944 – Архиепископ Тамбовский

Январь 1946 года – Сталинская премия первой степени

С 1946 года – Архиепископ Симферопольский и Крымский

С 1947 – консультант и хирург Симферопольского военного госпиталя

Занятия хирургией оставил в связи со слепотой в 1955 году

Умер 11 июня 1961 года в воскресенье, в день Всех святых, в земле Российской просиявших

В 2000 году Архиерейским Собором Русской православной церкви прославлен как святой в сонме новомучеников и исповедников Российских.