У него за плечами за последние несколько лет три больших памятника: Ржевский мемориал, на Курской дуге и, наконец, открытый меньше месяца назад в Гатчине в память о мирных жителях Советского Союза – жертвах нацистского геноцида. В его основе – стела, на вершине – фигура матери с детьми. Это семья, которую фашисты выгнали из дома. Стела опоясана пилонами, символизирующими вихри войны.

– Чем дорог вам последний монумент?

– Меня поразило отношение людей. На следующий день после открытия, когда приехал туда, был уже достаточно большой поток людей. И я обратил внимание, что почти каждый пятый шел в слезах, а у подножия памятника лежали сухари, конфеты, игрушки. И в этом отношении чувствовалось, что для Ленинградской области те события – до сих пор кровоточащая рана. У каждого есть своя трагическая история, связанная с блокадой или еще с чем-то из того времени. Если в Курске был памятник Победе, в Ржеве – пусть и не Победе, но солдатскому подвигу, а тут сама тематика – монумент невинным жертвам среди мирных жителей – наложила отпечаток на проект.

– Когда мы летом прошлого года говорили с вами об этом мемориале, вы признавались: создавать его было тяжело по той причине, что приходилось пропускать через себя истории жертв нацистского геноцида…

– Объем был колоссальный. Не то что пропустить через себя, но даже просто изучение историй этих людей не могло оставить равнодушным. Невольно текли слезы, потому что понимал: людям такое пришлось перенести. Невозможно спокойно это воспринимать.

– Открыли для себя много вещей, о которых раньше не знали?

– Чудовищная трагедия, когда измывались над мирными жителями. Ужас.

– Почему именно Гатчина была выбрана в качестве места для мемориала?

– Рассматривались и другие регионы, но остановились на Ленинградской области, как мне кажется, потому что эти места связаны с блокадой Ленинграда, к тому же недалеко от Гатчины было несколько концлагерей. И один из них, где держали детей. Потом из них выкачивали кровь для солдат вермахта.

– Место для памятника тоже было выбрано не случайно – рядом с трассой, которая ведет из Санкт-Петербурга к границе с Беларусью через Псков?

– Да, он расположен на развилке между двух дорог: одна – федеральная, другая – на Гатчину.

– Сложно было работать над монументом: ведь центральная фигура женщины – больше, чем Советский солдат подо Ржевом?

– Если сравнивать эти два памятника, то пропорционально фигура Ржевского солдата даже побольше. Тут масштаб задает высота стелы. Но были вещи, которые заранее сложно было предугадать. Мы многое делали впервые, никогда не сталкивались с этим, и как это будет работать, тоже было невозможно предсказать. Я, например, не ожидал эффекта от нержавеющей стали, из которой выполнены стены вокруг памятника. В ночное время она собирает свет со всех фонарей, и это очень эффектно выглядит. Что-то подобное я когда-то видел в Софийском соборе в Киеве. Там есть Богоматерь Оранта. Я попал в храм, когда там не было службы, и он был погружен во мрак. И Богоматерь в темноте буквально светилась, потому что золотая смальта на ней собирала весь свет.

– А образ женщины с детьми родился сразу или долго к нему шли?

– Было несколько десятков эскизов, сейчас затрудняюсь назвать их точное количество. Пробовали по-разному расположить эти фигуры. Но речь шла о нюансах: поворот головы, положение рук, ног, и в итоге остановились на этом варианте. Но концепция женщины с детьми была изначально, вся работа потом шла уже вокруг нее.

– Ее лицо – это собирательный образ? Вы же не лепили его с какого-то конкретного персонажа?

– Конкретного персонажа не было. Задача стояла невероятная: я ориентировался и на советские плакаты, где изображена Родина-мать, где-то хотелось и Богородицу показать. Много было старых фотографий, в том числе и блокадных, на которые тоже ориентировался.

– В итоге получилось так, как хотели? Или у художника не бывает все идеально?

– Не бывало еще такого, чтобы мне не хотелось все переделать. Но в целом, мне кажется, все удалось.

– Тяжело было работать над третьим таким большим проектом подряд? Я так понимаю, что и сроки у вас были довольно сжатые. Уложиться с Гатчинским мемориалом надо было чуть ли не за год?

– Еще в феврале прошлого года на месте мемориала было болото. На весь проект в итоге ушло меньше года, хотя объем работ был колоссальный.

– Но все равно успели…

– Приходилось что-то придумывать, выходить из ситуации. Мы понимали, что открытие должно пройти точно в эту дату, и проект должен быть к ней закончен.

– Сейчас в Союзном государстве вы, наверное, скульптор-монументалист «номер один». На открытие ваших мемориалов трижды приезжал Президент России Владимир Путин, дважды
– белорусский лидер Александр Лукашенко. Волновались, чувствовали ответственность?

– Это просто приятный бонус. Я же изначально не знал, кто будет на открытии. Если во Ржеве мы догадывались, кто приедет, то в Курске, до того как Президент России поднялся на сцену, никто не сказал об этом ни слова. Это была тайна за семью печатями. И в Гатчине до конца было не ясно: приедет или нет. Качество мемориала не поменялось, если бы я знал, что на открытие приедет Владимир Путин. Для меня куда большая ответственность, как люди воспримут мемориал.

– А вы общались с лидерами наших стран? Александр Лукашенко вам даже премию Союзного государства вручил за Ржевский мемориал.

– Он сказал, что про нас не забыл. И это было очень важно. Потому что за Ржевский мемориал, кроме этой награды, по-моему, больше ничего и не получил. Я работаю, естественно, не ради премий, но хотелось бы, чтобы отметили. Для меня это очень ценная награда.

– Что в дальнейших планах? Возьмете сейчас паузу, отдохнете? Или у художника не может быть длительных отпусков?

– Я бы сильно переживал, если бы была пауза. А так получилось, что из-за Гатчинского мемориала у меня несколько проектов стояли на паузе. И вот сейчас их надо в срочном порядке доделывать.

– В Беларусь пока не звали поработать?

– Предложений пока не поступало. Но я бы с удовольствием рассмотрел.

– А какая работа вам наиболее дорога? Или у художников все произведения –как родные дети, любимые, поэтому выделить одно трудно?

– К Ржевскому мемориалу особое отношение, потому что первый раз работал с таким масштабом. Ощущения от этого проекта останутся со мной на всю жизнь. Поэтому сейчас, работая на мемориалом в Гатчине, я уже многое знал, как надо делать.