Ольга Берггольц – муза, «рупор» блокадного Ленинграда - сегодня представляется одной из самых ярких и противоречивых фигур советской поэзии. Её место в русской литературе много лет определяли цензоры, в результате имя поэта стало ассоциироваться с идеологически выверенным поэтическим творчеством, исполненным героического пафоса, вызывающим у людей старшего поколения особые патриотические чувства. И только в последнее десятилетие, с тех пор, как были рассекречены ее дневники и семейные архивы, своим соотечественникам Ольга Федоровна Берггольц стала раскрываться совсем с иного ракурса. Нет, она ничем не погрешила против выпавшей на её долю участи, горькой и счастливой одновременно, быть олицетворением силы духа народа, мужества и стойкости жителей родного города. Просто открывшаяся вдруг во всей полноте правда о судьбе самой поэтессы у более несведущих молодых поколений вызывает шок. Как? Неужели возможно было так надрывно жить, не потеряв рассудок?!

Между тем, в своей тщательно скрываемой от посторонних глаз дневниковой прозе Ольга Берггольц умудрялась фиксировать все самые трагичные и глубоко личные моменты своей жизни. А таковых было не просто много, а слишком много - это суровые, полные лишений будни, разом сокрушившие юношескую революционную романтику, болезни, унесшие жизни двух маленьких дочерей, репрессии 30-х годов, расстрел первого мужа, поэта Бориса Корнилова, её собственное «дело троцкистки», готовящей «покушение» на Жданова. «Тюрьмы и смерть, смерть и тюрьмы», как она писала… И, конечно, блокадные, полные горя и отупляющего голода, дни.

Как и Левитана, Берггольц немцы внесли в список людей, подлежащих после взятия Ленинграда немедленному уничтожению. А до войны морально растоптать и уничтожить неоднократно пытались свои. Хотя вряд ли она, пламенная большевичка, впоследствии под надуманным предлогом исключенная из партии и Союза писателей, когда-либо считала «своими» «гепеушников». Она просто продолжала верить идеалам времени, всем этим «милым» Ленину и Сталину, лишь изредка позволяя себе усомниться в происходящем «театре абсурда» на страницах своих тетрадей. Этого, впрочем, было достаточно для того, чтобы дневники поэтессы, помещенные после её смерти в Спецхран, оказались на долгие годы под запретом. Лишь изредка время от времени фрагменты сокровенных записей поэтессы просачивались в печать – в некоторых отечественных и зарубежных изданиях.
С 2010 года – столетия со дня рождения Ольги Берггольц – начался бум архивных публикаций о ней. А с 2015 года было объявлено о первом полном издании дневников Берггольц, подготовкой которого занимается коллектив Российского государственного архива литературы и искусства – РГАЛИ, в котором с 1975 год хранится личный фонд поэтессы.

Московский прозаик, историк литературы Наталья Громова – на сегодняшний день единственный исследователь, имеющий доступ к семейному архиву наследников Берггольц и фонду Берггольц в РГАЛИ. Поэтому в случае с её книгой «Смерти не было и нет» можно смело говорить не об опыте прочтения судьбы Ольги Берггольц, а о первой подлинной биографии поэтессы, поскольку книга, столь последовательно и доступно излагающая жизнь ленинградской «мадонны» во всех её перипетиях и противоречиях, издается впервые.

Что ж… Открываем, смотрим, читаем, вникаем и …рвем себе душу.

Полина Русак